Москва. 24 декабря. INTERFAX.RU — Пандемия коронавируса, сделка ОПЕК+ и обвал нефтяных котировок в 2020 году нанесли сильный удар по рынку нефтесервисных услуг. По разным оценкам, в уходящем году сектор провалился на 20-40%. При этом, по словам первого заместителя председателя правления группы Eriell Виталия Докунихина, для буровой компании cокращение заказов на 30% и более является практически смертельным.
В интервью «Интерфаксу» Докунихин рассказал о том, как отразился экономический кризис на буровом рынке в целом и компании Eriell в частности, а также принимаемых группой мерах, которые позволяют оставаться на плаву в это непростое время.
— Буровые компании больше других нефтесервисников пострадали от пандемии в этом году. Как переживает этот кризис Eriell?
— К 2019 году в России мы сконцентрировались в районе полуостровов Ямал и Гыдан, на технологически сложных проектах наших основных заказчиков «НОВАТЭКа» и «Газпром нефти».
Пандемия отразилась на всех компаниях отрасли и, конечно же, затронула и нас, но, по словам заказчиков, мы пострадали меньше наших конкурентов.
Наши объемы снизились где-то на четверть, в основном на проектах «Газпром нефти». Прежде всего, это коснулось разведочного бурения, которого у нас немного, и бурения на новых месторождениях. Где-то объёмы сократились, где-то переместились на другие активы «Газпром нефти».
— А на каких именно проектах было сокращение? И чем объясняется то, что «НОВАТЭК» не сокращал объемы?
— «НОВАТЭК» сокращал работы. Некоторые наши конкуренты пострадали. Но в силу того, что мы очень мало работаем на разведочном и раннем перспективном бурении, а также участвуем в самых масштабных СПГ-проектах страны: «Ямал СПГ» (Южно-Тамбейское месторождение) и «Арктик СПГ-2» (Утреннее месторождение), нас это почти не коснулось.
Что касается проектов «Газпром нефти», то в «первую волну» пандемии сокращения произошли на месторождениях «Газпромнефть-Развития» (Западно-Юбилейное, Тазовское, Южно-Каменномысское).
«Вторая волна» началась, но в явном виде сокращение произойдет в 2021 году. С учетом «первой волны» снижение объемов на проектах «Газпром нефти» составит около 50%.
Мы пытаемся замещать выпадающие нефтяные проекты газовыми. Газовые проекты, по моему ощущению, не столь зависят от ценовой конъюнктуры как нефть. Частично нам удалось компенсировать объемы в третьем и четвертом квартале этого года, но на это потребовалось около полугода: найти проект, законтрактоваться, выиграть тендер, провести мобилизацию оборудования и персонала.
— Что это за проекты?
— Это газовые проекты: частично «НОВАТЭКа», частично «Газпрома» и частично, мы надеемся, это будут проекты «Газпром нефти».
Мы пострадали несколько меньше других буровых компаний за счёт того, что давно и успешно работаем с газовиками, прежде всего, с «НОВАТЭКом» на сложных скважинах и именно в том перспективном регионе. За 10 лет у нас сложилась хорошая репутация, и мы достигли отличных результатов: например, время строительства первых субгоризонтальных скважин на ачимовские отложения составляло 80-85 суток, сейчас сроки сократились до 35-40.
— Сейчас обсуждается возможность налоговой поддержки нефтегазодобывающих компаний и газовых проектов за счёт включения в программу «Незавершенная скважина». Может, ещё и эта инициатива вас поддержит?
— Мы очень на это надеемся.
Несмотря на то, что в середине лета у нас и наших коллег появился оптимизм, он, к сожалению, постепенно исчезает. Если еще в августе 2021 год смотрелся умеренно позитивно, то сейчас в части газа он смотрится скорее нейтрально, а в части нефти — хуже, чем мы думали.
— Вашу компанию тоже же включили в список системообразующих?
— Да, включили еще весной. В данный момент идет обмен информацией в рамках мониторинга ситуации по запросам Минэнерго.
— Обмен информацией — это хорошо. А получили ли вы какую-то реальную помощь благодаря попаданию в этот перечень? Льготные кредиты или налоговые преференции, например?
— Пока нет.
— Какую еще помощь, по вашему мнению, государство может оказать сейчас? И как вы вообще относитесь к идее создания фонда незаконченных скважин? Спасет ли он отрасль?
— Конечно, он может сильно помочь. 2700 скважин — это около 10-15% рынка. Весь вопрос в том, когда стартует эта программа, где будут находиться эти скважины и кому они достанутся. Если они будут равномерно распределены, это очень хорошо. Территориально мы сконцентрировались в ЯНАО, в том числе в районе полуостровов Гыдан и Ямал, поэтому если программа затронет скважины и в данном регионе, это нам поможет.
Если объяснять на простом примере, то сокращение объемов на 30% и более для буровой компании — практически смертельно. Как раз дельта между 20% и 30% — и есть фонд незаконченных скважин, который позволит продержаться на плаву среднему и малому нефтесервисному бизнесу.
— Помимо этой программы, что еще могло бы поддержать нефтесервис сегодня?
— Это то, что все нефтесервисники просят ежегодно. Первое — долгосрочные контракты, так как отрасль капиталоемкая. Трёхлетние и пятилетние контракты уже есть в отрасли, но заказчик может расторгнуть их достаточно легко и без особых последствий для себя. Поэтому номинальная долгосрочность не позволяет делать существенные инвестиции в развитие.
Второй момент, как правило, связан с отсрочкой платежей. Мы всегда просим ограничить ее в пределах от 30 до 60 дней и по возможности делать авансы на массированные закупки оборудования и материалов, а также предоплату подрядчикам, если это генеральный подряд.
Третий момент — ограничение ответственности, поскольку наш бизнес достаточно рискованный. Вы можете уронить в скважину что-то дорогостоящее, скажем, за несколько сотен миллионов, и оказаться ни с чем, проработав долгие месяцы. Часто это происходит по совокупной вине разных участников процесса или же по геологическим причинам, поэтому было бы правильно законодательно закрепить ограничение ответственности условно до 25% от стоимости услуг. Это ещё один момент, который мы просим у государства и у заказчиков, многие из которых имеют государственное участие.
— Вы просите, и что вам отвечают?
— Пока не отвечают, но есть другие меры поддержки. За последнее время разработан механизм для привлечения отечественных инвестиций. Мы опробовали это на себе при участии лизинговых компаний и Фонда поддержки промышленности.
— Что касается кредитов, как изменился ваш портфель в этом году? Пришлось ли вам вступать в переговоры с банками о реструктуризации долга?
— Нет, не пришлось. В целом у нас сбалансированный кредитный портфель. Он состоит из инвестиционной части с фиксированным графиком погашения, который мы соблюдаем, и оборотной части, которая корректировалась незначительно. Мы немного изменили структуру кредитного портфеля в соотношении рубль/доллар. Дополнительно получили положительный эффект от экономии на процентах за счет снижения ключевой ставки ЦБ.
Начали активно использовать факторинг в крупных, системообразующих банках: Газпромбанк, ВТБ и Сбербанк. Активно используем его в части взаиморасчетов с нашим крупным заказчиком «Газпром нефть», который увеличил отсрочку платежей по контрактам с подрядчиками до 180 дней.
— То есть, хотите сказать, что финансовое положение компании не сильно ухудшилось из-за COVID?
— Да, верно. Но есть два фактора, о которых хотелось бы сказать.
Мы рассчитывали, что 2020 год будет лучше предыдущего. 2019 был первым годом после кризиса 2014-2015 гг., который смотрелся неплохо. Первым годом, когда некоторые заказчики стали выдавать авансы, чего раньше не было. Мы покупали и брали в лизинг новые буровые установки, оборудование и спецтехнику. В этом нам помогало и государство: через Фонд поддержки промышленности мы получили льготное кредитование на отечественные буровые установки «Уралмаш» — на 1,5-2 процентных пункта ниже, чем банковское финансирование. В прошлом году мы приобрели пять установок, в том числе, в арктическом исполнении специально для работы в сложных условиях Крайнего Севера со сверхнизкими температурами и сильными ветрами. Это была наша первая крупная инвестиция после кризиса.
За последние пять лет мы проделали большую работу, которая позволила нам ожидать в 2020 году высокий финансовый результат. Мы закрыли неэффективные филиалы, сконцентрировались в ЯНАО, в том числе в районе полуостровов Гыдан и Ямал, получили большой организационный и технологический опыт на сложных газовых проектах, который помогает нам демонстрировать отличные результаты на новых проектах.
— Надежды не оправдались?
— К сожалению, жизнь вносит свои коррективы. Март с апрелем нас сильно огорчили, так как выпадающие объемы не замещаются моментально, как я говорил ранее. Мы частично их компенсировали, но эти полгода, потерянные из-за поиска новых проектов, документальной подготовки, демобилизации с одних проектов и мобилизации на другие, конечно же, скажутся на годовых результатах. Сложившая в отрасли ситуация не позволила нам реализовать все запланированное, но относительно 2019 года наше финансовое положение остается примерно на том же уровне.
Второй момент, который существенно ударил по нашим результатам — дополнительные затраты. Первая часть связана с прямыми затратами на противодействие распространению COVID-19: обсерваторы, СИЗы, дезинфицирующие средства, медицинское обслуживание и так далее. Вторая часть — с затратами на персонал: выплата сверхурочных тем, кто задержался на вахте на несколько месяцев, и оплата простоя тем, кто остался на межвахтовом отдыхе.
— А кто еще помимо Газпромбанка вас кредитует?
— Только Газпромбанк.
— Планируете ли вы публичные заимствования?
— Мы прорабатываем эту возможность и готовим внутренние процессы на случай принятия акционерами решения сделать публичные заимствования, такие как, например, облигационный заем. Это позволит нам получить долгосрочное и более выгодное финансирование и занять более устойчивое место на рынке буровых подрядчиков. Более того, организационно и технически мы к этому абсолютно готовы. Это и отчетность, и достаточно устойчивый, с поправками на текущую ситуацию на рынке, портфель заказов, и репутация качественного бурового подрядчика. Уже который раз подряд мы занимаем первое место в рейтинге «НОВАТЭКа».
— Какой ваш прогноз по инвестициям компании в этом году, насколько они упали?
— В этом году мы сократили (и перенесли на более благоприятный период) инвестиции на более чем 30%.
— А на следующий год что планируете по инвестициям?
— На следующий год мы оставляем только точечные инвестиции, а также инвестиции на техническое поддержание оборудования, которые позволят нам эффективно работать на сложных проектах, где требования к оборудованию с каждым годом растут. Сейчас мы находимся на стадии формирования плана, но так как картина по объемам на 2021 год пока не на 100% понятна, в нем могут быть корректировки.
— Ваша компания «ЭНГС» в 2020 году существенно увеличила исковую нагрузку — требования к ней увеличились с 57 до почти 290 млн рублей. Если это не связано с трудностями оплаты в адрес контрагентов, то с чем тогда?
— Какого-либо изменения платежной дисциплины не происходит. Как и все нефтесервисники, мы не можем платить минута в минуту, и если смещение сроков оплаты происходит, то это около 10-15 дней. Это нормальная ситуация на рынке, даже для больших заказчиков.
Наша доходная часть формируется ограниченным числом заказчиков, и они платят, как правило, в конце месяца. И этот переток на следующий месяц может влиять на некоторых из наших подрядчиков и поставщиков.
Мы находимся с ними в регулярном контакте. Но из-за общей нервной ситуации некоторые из них заранее, на всякий случай, отправляют исковые заявления.
— Вы говорите только про «Газпром нефть» и «НОВАТЭК», а для «Роснефти» вы больше не работаете?
— Сейчас, к сожалению, не работаем. За время сотрудничества, с 2009 по 2019 год, мы пробурили для «Роснефти» около 600 скважин, что составляет примерно 22% от общего объема наших скважин. Мы работали на проектах «Самотлорнефтегаза» (наш самый длительный проект для «Роснефти»), «Сибнефтегаза», «РН-Уватнефтегаза», «РН-Юганскнефтегаз», АО «Роспан Интернешнл» и других. Мы с удовольствием продолжили бы сотрудничество, прежде всего, на газовых проектах.
— А что-то конкретное рассматриваете?
— Участвуем в тендерах в регионе нашего присутствия.
— А их гигантский проект «Восток Ойл» смотрите?
— Конечно, нам хочется участвовать. Но наш бизнес, как любой другой, сильно зависит от загрузки, а загрузка — от дороги. Если дорога занимает, скажем, пять месяцев, а у вас еще и отсрочка по оплате на три месяца, то первые деньги от проекта вы получите только через девять месяцев, что в нынешних условиях экономически не очень эффективно.
С другой стороны, если длительность проекта — не менее трёх лет, нет риска его сильного сокращения и у вас достаточно большой объем, то участие в подобном проекте — отличная возможность.
— Расскажите про зарубежные проекты. Как отразилась пандемия на объёме работ в Узбекистане для «ЛУКОЙЛа»?
— В Узбекистане мы серьезно представлены на государственных проектах и уже давно, начиная с 2015-2016 годов, в основном работаем на «Узбекнефтегаз». С «ЛУКОЙЛом» у нас в настоящее время небольшие объемы.
— А проект разработки «25 лет независимости» в Узбекистане, он не сдвинулся по срокам из-за всего происходящего?
— Ситуация с пандемией незначительно повысила организационную сложность проекта из-за введения мероприятий по предотвращению распространения коронавирусной инфекции, и на его сроки она не повлияла.
— Помимо Узбекистана, где ещё сейчас за рубежом работаете?
— В Ираке и Бангладеш мы работали и довольно успешно. На 15 из 17 поисково-разведочных скважинах в Бангладеш был получен приток промышленного газа, что является очень хорошим результатом. На этот год было запланировано бурение еще 3 поисково-разведочных скважин на острове Бола, но старт работ отложен из-за начала пандемии. Ирак был нашим первым проектом на Ближнем Востоке. Мы пробурили 25 эксплуатационных скважин с опережением контрактных сроков почти на 4 месяца. В конце прошлого года мы выиграли тендер компании Petronas на новый проект в Ираке на бурение и освоение 23 эксплуатационных скважин на месторождении Гарраф, но начало работ сдвинулось опять же из-за начала пандемии.
— Есть ли вообще смысл в текущей ситуации рассматривать какие-то ещё зарубежные рынки? Смотрите ещё что-то?
— В краткосрочной перспективе, скорее, нет. Даже перемещение оборудования будет значительно осложнено и займет более полугода. Опять же все упирается в то же самое — в перспективность. Поскольку в 2019-м, да и в начале 2020 года все было загружено, этот вопрос не вставал.
Мы всегда анализируем зарубежные рынки, наверное, в этом смысле мы отличаемся от многих российских компаний. Ближний Восток находится рядом с Узбекистаном, у нас есть опыт работы в экстремальных климатических условиях и схожие культурологические особенности, поэтому он нам особо близок.
— Расскажите, как сократятся бурение и проходка в вашей компании в этом году?
— Наша проходка по году снизилась примерно на 5%, но это не очень иллюстративный показатель. Скорость бурения скважин очень зависит от сложности геолого-технических условий бурения, климатических особенностей. Нельзя сравнить, например, скважины, которые мы бурили для «Самотлорнефтегаза» и для «Арктикгаза». В первом случае на одну скважину у нас уходило 10 дней, во втором — до 50.
Проходка — скорее статистический ориентир. Более значимые, на мой взгляд, показатели связаны с качеством работы: это количество допущенных инцидентов в скважинах, их серьезность, финансовые затраты на их ликвидацию. Также важными показателями являются загрузка станков и коммерческая скорость.
— Минэнерго России говорило, что в случае непринятия системных мер поддержки отрасли доля иностранных нефтесервисных компаний на рынке может возрасти до более чем 50% к 2022 году. Видите ли вы такие риски?
— Я бы сказал так: в краткосрочной перспективе — наверное, нет. Но знаю, что некоторые наши отечественные компании сейчас находятся в предбанкротном состоянии. Вопрос — кто их купит, кто поддержит, как они будут дальше существовать? Всегда есть два пути: банкротство и станки на продажу или под крыло какой-нибудь крупной нефтегазовой либо нефтесервисной, что реже, компании, у которой есть свои буровые мощности.
На самом деле российская нефтегазовая отрасль первый раз за долгие годы сокращается настолько сильно, поэтому как она будет это переживать, ответить сложно. Кто-то скажет: а как же 2008 год? Да, это было, но не настолько радикально.
Опять же повторюсь: минус 20-30% могут быть критическими. Поэтому очень важна системная поддержка, особенно мелким и средним российским компаниям, появившимся в последнее десятилетие, и, конечно, технологическим сервисам, которым тоже будет очень непросто.
— Вы сказали, что замещаете выпадающие нефтяные заказы газовыми проектами. А не рассматриваете ли переориентацию на производство ВИЭ?
— Мы пока этим не занимались.
— По последним данным, Газпромбанку принадлежит 25% акций Eriell, а остальная доля у кого?
— Остальная — у других частных акционеров.
— Холдинговая компания группы Eriell, если я не ошибаюсь, зарегистрирована в Джерси. Нет ли у акционеров планов редомицилировать ее в один из российских специальных административных районов?
— Да, этот вопрос сейчас тоже прорабатывается.
— Каково ваше видение развития ситуации на буровом рынке в следующем году? На что настраивается Eriell?
— Скорее всего, в 2021 году рынок не восстановится. Планы уже формируются, озвучиваются, инвестиционные бюджеты заказчиков сокращаются. Я бы сказал так: оптимистично — это 2022 год.
— Вы имеете в виду, что в 2022-м рынок начнёт восстанавливаться или уже придёт к докризисному уровню?
— Будет восстанавливаться. Не уверен, что уже придем к докризисному уровню, но надеюсь, продвинемся в эту сторону. Сейчас мы примерно видим 2021 год, и то довольно туманно, он явно не лучше 2020-го. Но с другой стороны, практика показала, что даже за несколько летних месяцев, если не бюджеты, то ожидания на рынке менялись, причем в лучшую сторону. Поэтому, в принципе, за год можно более-менее восстановиться.
— Но вы на следующий год же уже законтрактованы?
— Мы законтрактованы достаточно хорошо, но проблема в том, что это абсолютно не страхует от изменения объема работ. Заказчики уже озвучивают свои изменения в бюджетах. Законтрактованные объемы на длинных контрактах могут быть уменьшены.
Источник: