Глава ГЕОТЕКа: Наш Техас, наш Хьюстон — это Тюмень | мода на izyablok

Москва. 15 сентября. INTERFAX.RU — Тюменский нефтегазовый кластер лучше всего подходит для технологической, эволюционной экспансии в части углеводородов, считает президент крупнейшей геофизической компании в России «ГЕОТЕК Сейсморазведка» Владимир Толкачев.

В интервью «Интерфаксу» Толкачев рассказал о том, как отразился экономический кризис на рынке геологоразведки, технологических партнерствах, а также планах и перспективах компании на ближайшие годы.

— Этот год оказался сложным для всей экономики страны, но для некоторых отраслей — особенно. Как ситуация с пандемией повлияла на отрасль геологоразведки и вашу компанию, в частности?

— Пандемия и падение спроса и цены на углеводороды демотивировали большую часть участников рынка. По причине ранней подготовки, на нашей компании пандемия практически не отразилась, мы приняли ситуацию спокойно. Все необходимые работы, которые у нас были запланированы еще в начале этого года, мы производим, все планы по финансовым и производственным показателям выполняются.

По итогам первого полугодия мы нарастили показатель чистой прибыли с 0,8 млрд руб. до 1,2 млрд руб. (+43%) относительно сопоставимого периода прошлого года, что благоприятно отразилось на положительной динамике капитала и чистых активов. Выручка за первое полугодие 2020 года составила 9,05 млрд рублей, EBITDA — 2,7 млрд рублей, или 30% от выручки. В ходе полевого сезона 2019-2020 гг. были выполнены крупнейшие заказы для «Роснефти», «ЛУКОЙЛа», «Газпрома».

Но в целом на рынок нефтесервиса, конечно, ситуация повлияла сильно с точки зрения уменьшения бюджетов компаний, объемов работ, всех отбросило назад. ВИНКи так или иначе переносят сроки выполнения работ, и даже не на следующий год — идет перекладывание планов на более поздние периоды, до лучших времен.

— Кто из ваших заказчиков и по каким контрактам переносил сроки?

— Большие крупные игроки, но не хотел бы уточнять. Рынок сейчас очень своеобразно выстроен. Недавно прошли тендеры на государственные контракты, за которые была большая борьба. Конкуренция не равных. Как в части возможностей, так и в части оснащения и подготовки. По результатам выполнения этих работ будет понятно, о чем мы говорим. Мы коммерческая, абсолютно понятная рыночная организация, мы не берем работы за любую цену, это бессмысленно.

— То есть даже в нынешней рыночной ситуации вы подходите к контрактам избирательно?

— Конечно, мы ниже определенной маржинальности, согласованной с акционером и советом директоров, не падаем. Мы четко знаем себе цену и имеем устойчивый, объемный портфель заказов. Работы 2D в ситуации, когда идет ценовая война за то, чтобы выжить, нам точно не интересны. Победа любой ценой бессмысленна, потом нужно будет выполнять заказ. Я убежден, что тут у победителей будут сложности.

— А ваша компания сейчас выполняет какие-то госконтракты?

— Мы выиграли один хороший контракт, заказчиком выступал ВНИГНИ (Всероссийский научно-исследовательский геологический нефтяной институт — ИФ). Контракт на выполнение региональных работ в Тимано-Печоре, РС-32. Мы уже проводим все работы по подготовке. В общем-то рисков по этому контракту мы не видим. Более того, рассматриваем варианты, в том числе, на проведение части работ с помощью нашей новой технологии — телеметрии «Открытие» — в рамках этого контракта.

— Вы и дальше планируете участвовать в таких тендерах на госконтракты?

— Да, но, все хорошие контракты закончились. На многие контракты заявлялись просто неравнозначные исполнители. Мы понимаем, что когда идет падение цены на торгах уже ниже логичной себестоимости, ожидать качества не приходится.

— Ранее «Росгеология» предложила в качестве меры господдержки предоставить ей статус единственного исполнителя ГРР на шельфе, в транзитной зоне и геофизике на суше? Как вы к этому относитесь?

— Борьба компаний за живучесть понятна. По отдельным участникам не хочу это комментировать, это не моя задача. Но я считаю, что в любом случае работы должны быть конкурентные. Единственный гарант качества — это конкуренция равных. Именно поэтому должна проводиться очень четкая, правильная предквалификация участников.

Сейчас в основном предлагаются работы на выполнение сейсмики 2D, на которые заявляются участники, которых больше нигде не берут, организации с соответствующим оснащением, с задачей победы «любой ценой».

— Мы видим, что Роснедра с каждым годом выставляют на аукционы всё меньше участков, и, как правило, они становятся всё более бедными на запасы. Какие, на ваш взгляд, сейчас наиболее перспективные регионы для открытия месторождений? Это всё ещё Западная Сибирь?

— В первую очередь это Западная Сибирь. Точки роста в экономике необходимо усиливать, создавать там, где есть генетика и инфраструктура. Я убежден, что наш Техас, наш Хьюстон — это Тюмень. Кадры, подготовка, производство необходимо группировать в регионе максимальной результативности. Тюмень наиболее подготовлена и результативна. Надо работать с тем, что есть. Тюменский кластер в силу своего расположения, кадров, образовательных и производственных мощностей, существующей инфраструктуры, отличных бытовых и климатических условий, идеально подходит для технологической, эволюционной экспансии в части углеводородов.

Штаб-квартира нашей компании как раз находится в Тюмени, а основой организации стали компании с изначально богатой генетикой — это «Тюненнефтегеофизика», «Нарьян-Марсейсморазведка», «Хантымансийскгеофизика», «Оренбурггеофизика», «ПетроАльянс», «Интегра», ТНК-BP, Schlumberger и другие.

У нас с точки зрения навыков и понимания, компетенции поиска колоссальные. Но нет сейчас возможностей и поставленной задачи проводить масштабные работы в Восточной Сибири или каких-то еще перспективных регионах. Мы работаем сейчас по координатам ВИНКов, «ГЕОТЕК», к сожалению, вынужден доразведывать границы, краюшки месторождений, то есть искать пропущенное. Мать поиска — это сейсморазведка, и она у нас в полном объеме не используется, к сожалению. Разработаны новые методики поиска, технологии, оборудование.

— В последнее время у компаний также повышенный интерес к Арктике. Согласно прогнозам Минвостокразвития, арктическая зона в 2035 году — это 89% газа и 25% нефти России. Какие шансы в ближайшие годы, на ваш взгляд, у этого региона?

— Арктика — очень перспективный, но массово не разведанный регион, там можно и нужно работать. В данном случае ключевой вопрос в экономической целесообразности этих работ в настоящий момент. В дальнейшем, если, например, будет принято такое управленческое решение, то «ГЕОТЕК» там сможет проводить поисковые работы.

— Сейчас у компании уже есть все необходимое, чтобы там работать?

— Собственно говоря, только у нас и есть. Наши партии, наследие «Нарьян-Марсейсморазведки», «Ямалгеофизики», «Полярэкса», работают на севере Тимано-Печоры, Ямале, Гыдане и Таймыре более сорока лет. Все данные есть у нас, и люди подготовленные. Отвечу нескромно. «ГЕОТЕК» наиболее подготовлен для проведения работ в условиях Крайнего Севера. Наши навыки, генетика организации, люди и техническое оснащение позволяют решать такие задачи.

— А в какие-то новые проекты в этом регионе планируете заходить?

— Так мы оттуда и не уходили никогда. В общей сложности в Арктической зоне у нас ежегодно работает пять-десять наших партий. В прошлом сезоне, например, в рамках госзаказа исследовали Щучьинскую зону на Ямале, выполнили высокоплотную съемку в районе Тазовской губы по заказу «ЛУКОЙЛа». В ближайшей перспективе — транзитные работы на побережье и мелководье Баренцева моря и несколько проектов по сравнительно «стандартной» технологии в ЯНАО, севере Красноярского края.

— Если говорить о зарубежных проектах — в марте «ГЕОТЕК» приступил к работам в Узбекистане. С какими сложностями компания столкнулась там из-за закрытия границ в период карантина?

— В Узбекистане работает наше зарубежное казахстанское предприятие «Азимут Энерджи Сервисез». Мы можем говорить, что с точки зрения выполнения контракта до начала коронавируса и падения цены на нефть мы мобилизовались и выполняли работы абсолютно штатно. Дальше уже вопрос договорных отношений. Ситуацию с коронавирусом и всеми ограничениями мы преодолели, компания выполняла все по плану. Сейчас мы с заказчиком с учетом его изменившихся приоритетов обсуждаем объемы работ по этому контракту и как будем дальше развивать проект в условиях низкой цены на нефть.

— Я так понимаю, пока ни о каких других зарубежных проектах речи не идет?

— Мы специально больше не берём зарубежные проекты. Точно так же, как мы — не к счастью, а к сожалению — не работаем с маленькими нефтяными компаниями. Во-первых, у нас таких компаний становится все меньше, а, во-вторых, они неплатежеспособны, точно так же, как и зарубежные компании. Нас приглашают постоянно — Ближний Восток, Индия, иракский Курдистан, Венесуэла. Но за рубежом в тех или иных аспектах всегда возникает сложный вопрос оплаты, вопрос гарантированного получения платежа.

— Расскажите про долгосрочный бизнес-план компании до 2024 г., который был утверждён в прошлом году. Что он предполагает? Будете ли вы его корректировать с учётом текущей экономической ситуации?

— Модель до 2024 года мы пока не пересматриваем. Мы сейчас утвердили скорректированный бюджет с учетом средней цены на нефть в $40 за баррель по году. И в общем-то мы пока идем в целом в рамках этой модели.

По 2020 году мы планируем нарастить показатель совокупного дохода по сравнению с фактом 2019 года и обеспечить исполнение плана по погашению обязательств перед банком-акционером.

— Какой сейчас долг «ГЕОТЕКа» перед банком «Открытие»?

— Около 17 млрд рублей, из них 5 млрд рублей — это наши оборотные средства и порядка 12 млрд рублей — это постоянная часть долга, которая у нас амортизируется как раз на горизонте нашей долгосрочной модели.

— А когда вы планируете полностью погасить этот долг?

— На горизонте нашей долгосрочной модели мы выходим на комфортный уровень кредитной нагрузки, который обеспечивает финансовую стабильность компании и позволяет инвестировать в новые проекты и технологии. Опять же это при условии сохранения бизнес-факторов, стратегии в инвестиционной деятельности и макроэкономической стабильности.

— В конце прошлого года Роснедра и Минобрнауки поддержали создание проектов по разработке ТРИЗов в форме «инвестиционного товарищества», в которое будут входить владельцы лицензий и сервисные предприятия геофизического профиля. Когда эта система, по вашему мнению, может заработать?

— Приказом ничего не добьешься, ничего не решишь. Не хватит ни людей, ни денег. Надо создавать условия, чтобы частная инициатива стала целесообразно развиваться в эту сторону.

Вся Америка разбурена, через каждые несколько километров скважина, страна вся известна и понятна. Это дело рук частной инициативы. Почему речь идёт о ТРИЗах, сланцевой нефти, сланцевом газе? Потому что геологический риск ненахождения — 1%. Когда ты добываешь сланцевый газ, он есть гарантированно в тех местах, где ты ведёшь разведку. В лучшем случае ты еще получишь жидкую фазу и у тебя будет ещё и сланцевая нефть. Вот и вся инициатива. Да, ТРИЗы — это дороже, зато точно нет пропуска, практически ноль промаха.

Проблему восполнения запасов углеводородов можно решить путем вовлечения в процесс максимального количества участников. Для этого предлагается новая модель организации поисковых работ — «Мультиклиентский поиск». Суть идеи «Мультиклиентского поиска» в том, чтобы недропользователи, нефтесервисные предприятия, научное сообщество и финансовые инвесторы получили единую платформу для совместной работы по поиску, оценке и разведке геологических структур высоких порядков. Эти решения смогут нивелировать целый ряд негативных факторов: ограниченность конкретными лицензионными участками, отсутствие детальных исследований на площадях «нераспределённого фонда», значительное количество выведенных из поиска «спекулятивных» лицензий. «Мультиклиентский поиск» может стать связующим звеном между региональным (финансируемым за счет бюджета Роснедр) и поисково-оценочным (финансируемым владельцами лицензий) этапами изучения недр.

— Сегодня компании стараются двигаться в сторону IT-технологий. Можно ли уже говорить о высокой технологичности поиска?

— «ГЕОТЕК» — уже практически IT-компания. Конечные данные, которые мы получаем — это чистый digital. То есть мы уже практически в одном шаге от IT-бизнеса. Те информационные массивы, которые у нас есть — это как раз то, с чем работает искусственный интеллект, на основе этой информации можно проводить любые поисковые работы по уже отработанным массивам предыдущих периодов.

— Какие-то новые технологические партнёрства планируете в ближайшее время?

— Конечно, да. Мы сейчас фактически сформировали всю линейку собственных разработок, которые покрывают все технологии разведки. Создается центр геофизического машиностроения в Тюмени, совместно с администрацией Тюменской области. Сейчас мы прорабатываем вопрос, чтобы в тюменском регионе, который является нефтегазодобывающим российским Хьюстоном, сформировался свой нефтегазовый кластер. Наши производственные мощности будут сконцентрированы в Тюмени. В партнерстве с областью и дальше возможно реализовать инвестиционные проекты по развитию машиностроения в части буровых станков, импульсных источников, производство телеметрии, развивать наши тяжелые вибрационные источники, создавать конкуренцию как китайским производителям, так и европейским, не ограничиваться российским рынком, а стараться занять и международные площадки. Регистрирующее геофизическое оборудование, которое сейчас есть, в принципе, не имеет равных аналогов в мире на текущий момент. Существующие изученные нами аналоги, либо дороже в два раза, либо не соответствуют необходимым технологическим характеристикам.

— А российские нефтекомпании интересуются вашими собственными разработками оборудования?

— Исторически наши заказчики, к сожалению, очень любят иностранные продукты. Когда ты привозишь какое-то оборудование из Америки или Англии, оно вызывает какое-то очарование. А у нас настоящее импортозамещение. Мы, кстати, работаем с федеральными органами по поводу того, чтобы они провели своего рода стандартизацию, чтобы в поисковой части использовались максимально российские разработки. Потому что расширение санкций может произойти и в части обработки и интерпретации. В какой-то момент может быть запрещен и перекрыт доступ к определенному софту, к обновлениям.

Нам важно, чтобы было признание нашего оборудования нефтяными компаниями, тогда мы можем изготовить его в необходимом объеме. Я против того, чтобы массово закупать дорогостоящее западное оборудование, особенно учитывая тот факт, что в ближайшее время произойдет сильное эволюционное технологическое изменение. Существующие в компаниях предквалификационные процедуры подстегивают сервисные компании к постоянному обновлению и закупке иностранного оборудования и программного обеспечения, что особенно нелогично на фоне усиливающихся внешних ограничительных санкций.

— О каком именно оборудовании идёт речь?

— Мы уже сделали автоматизированный, малогабаритный буровой станок, идеальный для маневрирования в рамках «зеленой сейсмики». Но не можем его пока пускать в серию, потому что мы не знаем, будет ли он востребован заказчиком. Точно так же с нашими импульсными источниками — мы сделали его тяжелую версию «Абакан», но тоже не можем использовать в том объеме, в котором мы его планировали с самого начала. Он сам по себе классный, все работает, но, наверное, должна быть какая-то в поисковой части государственная воля, которой сейчас недостаточно. То же касается нашей бескабельной регистрирующей станции «Открытие» с высокомолекулярным датчиком, точность и диапазон которого превышает все существующие аналоги.

— Чем тут может помочь государство?

— Государство устанавливает правило, собирает систему. Формируется понимание экономической модели. Приглашаются нефтегазовые гранды с государственным участием, собирается понятная, результативная, выполнимая пятилетняя программа и вперед. Надо создавать региональные точки роста, где драйвером роста выступает региональная экономика.

Только рыночная личная инициатива способна решить вопросы поиска дешевой нефти. Во всем мире усиливается борьба за себестоимость добычи.

— Вы говорите, у «ГЕОТЕКа» очень большие объемы геологических данных. А вы сотрудничаете с какими-нибудь дата-центрами?

— Есть колоссальное количество дата-центров в Российской Федерации, которые настроены были в свое время для того, чтобы майнить биткоины. Майнить биткоины невыгодно и неинтересно, и вот эти мощности сейчас простаивают и стареют. А нам нужны эти мощности, у нас как раз вычислительных мощностей не хватает физически.

Одна из опций — это хранить данные в «облаке», Amazone, Google. Но проблема в том, что мы не знаем, где конкретно будут находиться эти данные — в какой стране, на каком сервере в США или еще где-то будет находиться информация? Да, можно создать такое партнерство, но если ты точно знаешь, что данные будут физически находиться на территории России. Самим строить его бессмысленно и глупо, это нерационально. Но если уже построено, сделано в каких-то учебных заведениях, или еще где-то, то почему нет?

— В последнее время всё чаще говорят об экологичных возобновляемых источниках энергии. Как вы думаете, может ли ВИЭ получить масштабное распространение в нашей стране?

— Это мне напоминает по аналогии такую историю: несмотря на то, что для человека, конечно, полезнее мясо, человек сознательно становится вегетарианцем. Этому нет объяснения — если человек хочет, он принимает решение стать вегетарианцем. Он в чем-то себя ограничивает с точки зрения строительства организма, но это духовно ему выгодно, интересно для разных практик. То же самое с альтернативной энергетикой. Люди хотят быть вегетарианцами.

Но масштабное распространение альтернативной энергетики абсолютно точно случится не скоро. Вот когда мы увидим, что танки, тяжелая техника, суда, самолеты перешли на электрическое топливо, солнечные батареи, и войны ведутся с помощью техники на электромоторах, тогда мы точно поймем: всё, эра углеводородов закончилась. А в настоящий момент мы видим, что углеводороды по-прежнему участвуют везде, и везде используются двигатели внутреннего сгорания, но это стало не модно.

Считается, что изучать науку об углеводородах уже не модно, не актуально, неинтересно, это стало фрагментарной наукой, и это уже не лежит на повестке интеллектуалов мира и инвесторов.

С развитием среднего специального технического образования в мире, упрощением, доступности технологий добычи нефти, национальные экономики ринулись в добычу углеводородов. Сработало изменение спроса и предложения, плюс коронавирус, выборы президента в США, ожидание глобального экономического кризиса. Однако мир жил и продолжает жить на двигателях внутреннего сгорания и турбинах.

Я уверен в неизбежном росте стоимости углеводородов. Одна холодная зима, 6 месяцев активного потребления накопленных запасов, и маятник качнется в обратную сторону. Нефть и газ — это товары, товары глобальные и на них, конечно, влияют внешние факторы, но неизменной остается их важность и ценность в мировой экономике.

Источник: interfax.ru

Понравилась статья? Поделиться с друзьями:
Добавить комментарий